История лейтенанта Ергунова - Страница 6
6
– Да позвольте наконец, кто вы такая? – повторил Кузьма Васильевич.
– Се́стра… се́стра Эмилии.
– Вы ее сестра? И здесь живете?
– Да… да…
Кузьма Васильевич захотел прикоснуться к «фигурке». Она отшатнулась.
– Как же это она никогда мне о вас не говорила?
– А не́льзя… не́льзя…
– Вы, стало быть, скрываетесь… прячетесь?
– Да…
– Есть такая причина?
– Есте… есте.
– Гм! – Кузьма Васильевич опять захотел прикоснуться к «фигурке», она опять отшатнулась. – То-то я вас никогда не заметил. Я, признаюсь, и существования вашего не подозревал. И мадам Фритче, старуха эта, вам тоже доводится теткой?
– Да… то́тка.
– Гм! Вы как будто по-русски плохо понимаете. Как вас зовут, позвольте узнать?
– Ко́либри.
– Как?
– Ко́либри.
– Ко́либри? Вот необыкновенное имя! Это, помнится, в Африке бывают такие насекомые?
XV
Колибри засмеялась коротким странным смехом… точно у ней в горле стеклышки столкнулись. Она покачала головой, повела кругом глазами, положила гитару на стол и, проворно подойдя к двери, разом ее притворила. Она двигалась живо и ловко, с едва слышным быстрым шумом, как ящерица; сзади ее волосы спускались ниже колен.
– А зачем вы дверь-то заперли? – спросил Кузьма Васильевич. Колибри приложила палец к губам:
– Эмилия… Не надо… ее не надо.
Кузьма Васильевич ухмыльнулся.
– Уж не ревнуете ли вы?
Колибри приподняла брови.
– Цо?
– Ревнуете… сердитесь, – объяснил Кузьма Васильевич.
– О да!
– Вот как! Много чести!.. Послушайте, сколько вам лет?
– Семинадцать.
– Семнадцать, вы хотите сказать?
– Да.
Кузьма Васильевич окинул внимательным взором свою фантастическую собеседницу.
– Какая же вы красоточка, – проговорил он внушительно. – Чудо, просто чудо! Что за волосы! Глаза! А брови-то, брови!.. У!
Колибри опять засмеялась и опять повела своими великолепными глазами.
– Да, я красавица! Садитесь, и я сяду… подле.
– Извольте, извольте… Но, воля ваша, какая же вы сестра Эмилии? Вы на нее нисколько не похожи.
– Нет… я се́стра… куджи́на. Вот… возьмите… свето́к. Хороший свето́к. Пахнет. – Она вынула из-за пояса ветку белой сирени, понюхала, откусила лепесток и подала ему всю ветку. – Хотите варенья? Хорошее… из Константинополи́… шербет. – Колибри достала из небольшого комода обернутую в кусок алой шелковой материи, со стальными блестками, раззолоченную баночку, серебряную ложечку, хрустальный граненый графинчик с водой и такой же стаканчик. – Кушайте шербет, господин; он очень прекрасный. Я вам буду петь… Хотите? – Она схватила гитару.
– А вы поете? – спросил Кузьма Васильевич, кладя себе в рот ложку действительно превосходного шербету.
– О да! – Она откинула назад свою косу, наклонила голову набок и взяла несколько аккордов, старательно глядя на концы своих пальцев и на ручку гитары… потом вдруг запела не по росту сильным и приятным, но гортанным и для уха Кузьмы Васильевича несколько диким голосом. «Ах ты, моя кошечка!» – подумал он. Пела она песню заунывную, нисколько не русскую и на языке, совершенно Кузьме Васильевичу не знакомом. По его уверению, звуки: «кха, гха» – то и дело слышались в пении, а под конец она протяжно повторила: «синтамар» или «синцимар», что-то в этом вкусе, подперлась рукой, вздохнула и опустила гитару на колени. – Хорошо? – спросила она. – Еще хотите?
– С моим удовольствием, – отвечал Кузьма Васильевич. – Только зачем это у вас такое лицо, словно всё печальное? Вы бы шербету откушали.
– Нет… вы сами. А я еще… Эта будет веселей. – Она спела другую песенку, вроде плясовой, на том же непонятном языке. Опять послышались Кузьме Васильевичу прежние гортанные звуки. Ее смуглые пальчики так и бегали по струнам, «как паучки». И кончила она этот раз тем, что бойко крикнула: «Ганда!» или «Гасса!» – и застучала кулачком по столу, сверкая глазами…
XVI
Кузьма Васильевич сидел как отуманенный. Голова у него кружилась. Так это всё было неожиданно… Да и запах этот, пение… свечи днем… шербет с ванилью… А тут Колибри всё ближе к нему подвигается, волосы ее блестят и шуршат, и пышет от нее жаром, и это печальное лицо… «Русалка!» – подумал Кузьма Васильевич. Неловко ему что-то становилось.
– Душечка моя, – промолвил он, – признайтесь, что́ вам вздумалось меня сегодня к себе позвать?
– Вы моло́дой, хорошенький… Я та́ких люблю.
– А, вот что! Но что скажет Эмилия? Она мне письмо написала: она должна сейчас прийти.
– Вы не говорите ей… ничего! Беда! Убьет!
Кузьма Васильевич засмеялся.
– Будто она такая злая?
Колибри несколько раз с важностью качнула головой.
– И мадам Фритче тоже ничего. Ни! ни! ни! – Она тихонько постучала себе по лбу. – Понимаешь, офицер?
Кузьма Васильевич нахмурил брови.
– Тайна, значит?
– Да… да.
– Ну, пожалуй… словечка не пророню. Только за это ты поцеловать меня должна.
– Нет, после… когда уйдешь.
– Вот еще что выдумала! – Кузьма Васильевич нагнулся было к ней, но она медленно отклонилась и выпрямилась, как уж, на которого набрели в лесной траве. Кузьма Васильевич уставился на нее. – Вишь ты, – промолвил он наконец, – злюка какая! Ну, господь с тобою!
Колибри задумалась и обернулась к лейтенанту… Вдруг три мерных глухих удара раздались где-то в доме. Колибри усмехнулась, почти фыркнула.
– Сегодня – нет, завтра – да. Завтра приходи.
– В котором часу?
– В семь… вечером.
– А как быть с Эмилией?
– Эмилия… нет; не будет.
– Ты думаешь? Ну, хорошо. А только ты завтра скажешь мне…
- Предыдущая
- 6 / 17
- Следующая